Меня зовут Степан Малахов. А мужики у нас на заводе прозвали Игнатьичем - оттого, что старший среди рудознатцев. Уважали, значит.
Добывали мы медь самородную в одном местечке. Местечко знатное, богатое. В общем, отдыхать нам некогда было, только спать и уходили.

Вот только по ночам стал я слышать плачь чей-то. Сперва думал, из баб кто-то воет, а поспрашивал, пригляделся - некому. А как-то приснился мне сон: вышел я из избы, да на гору пошёл, где добыча у нас.
Иду тропками знакомыми, на звук свернул в какую-то пещерку, а там баба - красивая, видная. Сидит и плачет горько. Подошёл я к ней и спрашиваю: «Что стряслось с тобой, голубушка? Чего убиваешься?»
А она подняла голову, зыркнула зло на меня и говорит: «Ууу... Ворюги! Недолго вам осталось». Смотрю на неё и заметил, слезы у неё зелёные, хоть из света только и было, что лучинка.

Проснулся, и за работу, а у самого на душе тяжело, будто предчувствие чего-то дурного.
И надо ж было такому случиться - нашел в тот день интересную пещерку, ту самую, будто из сна. А там камешек, будто сосулька натек или накапал, в том месте, где девицу встретил. А он к тому ж зелёный, как слезы из сна того. Снял я его осторожно, а в месте среза вообще залюбуешься — не камень, а застывшее зелёное кружево.

Отнёс я его приказчику, тот обрадовался, пошёл барину письмо писать.
Много мы в тот же день этого камня собрали. Богатая жила показалась. И хоть радостно было от находок, только к ночи у меня на сердце ещё тяжелее стало. И не зря. Ночью обвалилась горка наша с той пещеркой - хорошо никого в ней не было, а то б много мужиков хороших там полегло. Обвалы в нашем деле не редкость.

Барин же камню-находке обрадовался, спрашивал у приказчика, кто сыскал.
А тот не лукавый был человек, всё как есть рассказал.

С тех пор название у этого самоцвета Малахит, по моей фамилии, значит.