Поместье, вместе с именем, отец его проиграл, и от удара вскоре скончался, оставив троих своих сыновей безродными и нищими. Всё, что было у них: конь под седлом да меч в ножнах, а Дрозду и меча-то не досталось. Только лютня.

Старшие его братья, такие сильные и широкоплечие, такие пылкие до драк, пошли в солдаты, а Сэр Дрозд стал бродячим бардом, - был он слишком слаб и слишком добр, чтобы с кем-то сражаться.

Он играл в трактирах и на ярмарках, веселя зрителей не столько музыкой, сколько испещрённым оспой лицом, острым висячим носом и впалыми грустными глазами, — он был так уродлив, что казался даже смешон.
Сэр Дрозд не обижался, когда в него тыкали пальцем, когда бросали медяки, кривя от смеха лицо. Он покупал себе булку хлеба с куском прогорклого сала, садился в темном уголке и, смакуя нехитрый паёк, тихо шептался со своей старой лютней и бездомным псом, что угодливо заглядывал ему в глаза и совсем не замечал его уродства.

Но однажды Сэр Дрозд влюбился. Не на что было надеяться такому глупому, такому некрасивому Дрозду: она жила в высокой, островерхой башне на острове, посреди голубого-голубого океана, далеко-далеко от берега; и была, она, конечно, невообразимо прекрасна. Сэр Дрозд не мог этого знать, но ему достаточно было это чувствовать.

Она пела. Только раз услышав ее пение, Сэр Дрозд понял, что до этого и не жил никогда, что он спал и только сейчас проснулся. Ее пение, нежное, завораживающее, казалось, было таким волшебным, что убаюкивало и солнце, и океанский прибой.

С тех пор поселился Сэр Дрозд на том берегу и каждую минуту ждал, что пение раздастся снова. Он не ел, не пил и не спал — только ждал, вслушиваясь в насмешливый шелест волн.

И вот, когда силы уже почти покинули его, посреди светлой, лунной ночи Сэр Дрозд снова услышал голос, напевающий самую прекрасную мелодию в его жизни. Сэр Дрозд заиграл на своей лютне, вторя мотиву, и по берегу разлилась музыка, чудеснее которой не существует: музыка двух влюбленных сердец.

В той башне жила Леди Белокрылая. И была она неправильная, сломанная, потому что росли у нее вместо рук крылья. Сколько ни водили ее маменька с папенькой по лекарям и знахарям, никак крылья не хотели становиться руками, не хотели превращаться в локти и пальцы, не прекращали поднимать ее под самые облака. Потеряв надежду излечить мерзкий недуг, родители усадили ее в одинокую башню и велели никогда больше не позорить семью своими отвратительными белыми крыльями.

Когда тоска ее становилась совсем невыносимой, она пела, вплетая свой голос в крик чаек и шепот волн; в своих песнях она мечтала взлететь и пощекотать крыльями небо, расчерченное прутьями решетки.

В тот день Леди Белокрылая, печально вглядываясь в трепещущий горизонт, вновь запела, желая услышать, как жалеет ее океан. Но песню вдруг подхватил звон чьих-то струн, так волнительно и нежно сплетающийся с ее голосом.

Леди Белокрылая представляла своего таинственного аккомпаниатора красивым, как принц; и уже любила его до беспамятства, любила так, как может только девушка, никогда не вкушавшая живой любви.

Их сказка длилась семь дней и семь ночей.

Сэр Дрозд умер от голода и истощения, стерев в кровь пальцы, но ни на минуту не переставая играть. А Леди Белокрылая всё пела и пела, пока горло не наполнилось свинцом; пока силы, наконец, не оставили ее, и она не обмякла под окном своей кельи, распахнув крылья навстречу возлюбленному.

Говорят, на небесах они встретились. Там они стали также прекрасны, как в глазах друг друга, и счастливы, как никто другой.

Говорят, когда небесный чертог озаряется их голосами, на земле рождается новая певчая птица и пробуждает своим пением рассвет.